ФЛУДСКИЙ ДУРДОМ

чесна украдена, можед кто исчо и ниуспел пачитадь...

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь адин)

Дружкам-пьянчужкам и прочим интеллигентным людям посвящается.

«…где же кружка…»
(А. С. Пушкин)

Таракан Бобсон был длинноус, цветом рыжеват и довольно приятный на наружность. Но жизнь его постоянно подвергалась опасности, потому что люди тараканьей красоты не понимали и всегда хотели наступить на него ногой.

Имя Бобсон, столь не характерное для наших мест, таракан получил далеко отсюда на свой родине в Норвегии, когда мама и папа были еще молодыми, а он совсем маленьким и прозрачным. Детство его протекало спокойно и безмятежно. Суровость края никак на него не влияла, так как он никогда не выходил из помещения. И, невзирая на то, что Бобсон был представителем северной страны, он никогда не видел снега и не знал, что такое холодный ветер. Жилось ему неплохо. Но несмотря на это семья Бобсона хотела переехать в Америку.

Горы американских гамбургеров и реки сладкой и липкой колы на давали покоя его отцу — Бобсону старшему. Отчего тот во сне давился слюной и просыпался в холодном поту от мысли, что это все съедят и выпьют без него.

Его душила жаба. Он буквально грезил Америкой, утверждая, что ихняя писча в буквальном смысле благотворно влияет на тараканий организм, что там ее много, а он сидит здесь и прожигает жизнь.

И тут представился небывалый случай — Олимпийские игры, куда приехали спортсмены из разных стран и из Америки тоже. Узнав об этом, Бобсон-старший принял волевое решение, которое, несомненно приблизило его семью к Америке. Он осуществил переход из дома, где они проживали в отель, где поселились спортсмены. Что само по себе было уже поступком, заслуживающим уважения в тараканьей среде.

Гостиничные тараканы встретили их тепло и радушно. Они осознавали всю глобальность этого мероприятия и всячески оказывали содействия.

Была проведена титаническая разведывательная работа по выявлению номеров, где проживали американцы, которая завершилась полнейшим успехом. Отъезд был назначен на полночь, сразу же после закрытия Олимпийских игр. Но в ночь отъезда в темноте Бобсон перепутал, где право, где лево.

Вошел не в тот номер и соответственно залез не в тот чемодан и, ничего не подозревая, спокойно и без затруднений приехал в Россию вместе с Виктором Васильевичем Тихоновым, бывшим тренером нашей сборной по хоккею.

Ошибку он понял только в аэропорту. Он стоял один, залитый дневным светом и окруженный вещами Виктора Васильевича. Сообразив, что к чему, он рванул назад, ломая и переворачивая все на своем пути. Но не пробежав и ста тараканьих метров, Бобсон встал, как вкопанный, поймав себя на мысли, что не знает, куда бежать.

Вообще, тараканы редко ловят себя на мысли, но Бобсону это удалось. И еще ему удалось понять, что он находится в центре огромного помещения, вкусно пахнущего незнакомой пищей.

«А мож, ну ее, эту Америку, мож, и здесь неплохо кормят? Проживу как-нибудь, все же не пустыня», — мелькнуло в рыжей голове Бобсона. И тут он заметил молодую красивую девушку, активно размахивающую шваброй в другом конце зала, и сразу полюбил ее. Но на всякий случай забился в ближайшую щель в паркете. Мало ли что может быть, все-таки незнакомец, темно, нет никого, испугается еще. Но девушка не испугалась, а, совсем наоборот, подходила все ближе и ближе и, когда глаза их встретились, она смыла своей шваброй дорожную пыль с бобсоновой спины, придав ей праздничный блеск и нарочитость.

На этот блеск и сбежались все местные жители, обступив Бобсона плотным кольцом и переговариваясь на непонятном языке. В центр круга вышел здоровый таракан черного цвета, с бородой и в валенках. Посмотрел на Бобсона помутневшими глазами и, качнувшись, сказал: «Мож выпьем?» «Уыпьем», — интуитивно ответил Бобсон и сразу понял, чем все кончится.

Все цепочкой потянулись к буфету.

«Какой худенький и блестящий», — стрекотали юные тараканихи. «А чего с него взять, это ж иностранец», — встрял в разговор молодой таракан с неимоверно большим лицом. «Ничего, откормим», — говорили почтенные дамы, переваливаясь с боку на бок, словно колобки.

Проснулся Бобсон лежа на спине, с полным брюхом и кружащейся головой в тот момент, когда швабра его любимой девушки чуть не смыла его в сторону. Его спас тот самый черный таракан с бородой и в валенках. Он выдернул Бобсона из-под швабры за заднюю лапу, хихикнул и сказал: «Пошли, уже все ждут». Бобсон встал и поковылял за ним. Парфирий, так звали черного бородача, спасал Бобсона каждое утро то от швабры, то от ботинка незадачливого посетителя, зашедшего в буфет ни свет ни заря.

Так прошло недели три. Бобсон стал хорошо понимать русскую речь, но говорить так и не научился, не было времени. Он устал от постоянного праздника и хотел тихой семейной жизни. И вот однажды к нему пришла светлая мысль, разогнавшая туман в его голове.

«А почему бы мне не перебраться к моей любимой девушке?» Он поделился этим с Парфирием. Парфирий одобрил и предложил обмыть эту идею.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь два)

Через три недели Бобсон начал вынашивать план переезда. Для осуществления своего замысла Бобсон решил посетить женскую раздевалку, которая находилась на первом этаже аэропорта.

Собравшись с мыслями и подговорив Парфирия, они выступили, не мешкая, но потом все же решили идти ночью, так как это наименее опасно: меньше народу и вероятность случайного ботинка или чемодана не так велика. Короткими перебежками тараканы двинулись на первый этаж и без особых приключений добрались до служебного помещения, на двери которого было написано: «Посторонним вход запрещен». Бобсон ткнул Парфирия локтем в бок и показал на знак. «Какой же я посторонний?» — удивился Парфирий. «Я здесь вырос. Здесь все мое. Я тут самый крутой, моя фамилия Орлов», — вдохновенно заявил Парфирий и неожиданно спросил: «А зачем тебе в женскую раздевалку?» «Понимаешь», — ответил Бобсон, — «Я подумал, что, приходя на работу, девушка моя в этой самой раздевалке переодевается, оставляет там одежду и вещички кое-какие. Я туда залезу и перееду к ней, прикинь. Только бы вот женскую раздевалку с мужской не перепутать, а то опять конфуз произойдет. Я уже и так страны перепутал».

«Ну и башковитый же ты мужик», — восхитился Парфирий. — «Капиталистический склад ума у тебя. Я-то грешным делом решил, что ты на баб наших голых посмотреть захотел, а ты переезжать собрался, да еще как, голова, я бы ни в жизть не допер». Парфирий покрутил усы, подумал и решительно заявил: «Это надо обмыть». И, не дожидаясь ответа, рванул обратно в буфет.

Бобсон был на грани обморока, все надежды на тихую семейную жизнь рухнули в одночасье. Он был опять один. Без Парфирия на первом этаже нечего было делать. Он не знал, где находится заветная раздевалка, он не знал здесь никого и ничего. Опустив голову, Бобсон поплелся назад.

Когда он вернулся, в буфете все было уже готово. Общество сидело с блестящими глазами, шушукалось и перемигивалось. Стаканы были полны. Когда Бобсон вошел, все замолчали и встали. Бобсон тоже оторопел, такого он еще не видел.

В могильной тишине к нему двигался Парфирий с огромной кружкой в руках. Подойдя к нему вплотную, Парфирий схватил Бобсона, поцеловал взасос и дал ему кружку. «На посошок», — объявил Парфирий и проводы начались.

Через три недели, улучив момент, Бобсон шепнул Парфирию: «Хватит меня провожать, надо уже переезжать». «Да», — сказал Парфирий и подал знак.

Толпа пьяных тараканов двинулась к женской раздевалке. К Бобсону опять вернулась надежда. Тараканы шли беспорядочной гурьбой, забыв об опасности. Их не пугали ни ноги, ни чемоданы, ни швабра любимой девушки Бобсона. Молодые тараканы веселились, пели песни, а тараканихи украдкой смахивали слезы и злились на уборщицу. «Такого парня увела, стерва», — мрачно шептали они друг другу. «Где сейчас хорошего жениха найдешь, да еще иностранца? Нет в жизни счастья», — выли подвыпившие тараканихи, проклиная свою судьбу и нелегкую долю. Потихоньку процессия без потерь добралась до служебной двери. Там все остановились. Бобсон вышел вперед и начал речь.

Он говорил о любви и о взаимопонимании, о дружбе и сотрудничестве между Россией и Норвегией, о налаживании международных отношений, о красоте русских уборщиц т о русском гостеприимстве. В заключении он сказал: «Мне с вами было хорошо». «А будет еще лучше!» — вдруг заорали все и начали лезть под дверь. «Что они делают», — спросил ошалевший Бобсон у изрядно помутневшего Парфирия. «Да провожают они тебя, пока в сумку к твоей зазнобе не посадят, не успокоятся». «А я думал, что дальше мы с тобой одни пойдем», — начал гундеть Бобсон. «Индюк тоже думал, да в суп попал», — ответил Парфирий. «То ж общество, соображать надо», — сказал он и тоже полез под дверь. «Зачем нам общество?» — закричал ему вслед Бобсон. «Вон от них шума сколько, орут, как слоны, девушку мою перепугают».

«Да ладно», — запыхтел Парфирий из-под двери. — «Нет здесь еще никого. Лезь быстрее, а то сейчас народ на работу пойдет, затопчут».

Бобсон полез под дверь. В коридоре было темно, хоть глаз коли, пьяные тараканы орали одновременно, перебивая друг друга.

«Что они хотят?» — спросил Бобсон. Парфирий задумался и вдруг громко заорал: «По запаху найдем». Все дружно закивали головами. «Вот чего они хотят: по следу идти, как собаки». «По какому следу?» — взбесился Бобсон. «По женскому, запах у него специфический», — ответил Парфирий и потянул носом. «Во, чуешь, туда надо идти. Найдем мы твою красавицу, не боись, все будет нормально. На-ка, выпей глоток, а то, вон, светишься весь».

Бобсон глотнул из фляги и ему полегчало. Тараканы двинулись дальше, выставив вперед носы.

Женскую раздевалку нашли быстро. Когда вошли, осмотрелись и поняли, что не ошиблись, пахло правильно. Молодой таракан с неимоверно большим лицом деловито заявил: «В шкаф надо лезть, оттуда видно хорошо и укрытие надежное, щелей много».

Все согласились, выпили и полезли. Устроившись в шкафу, тараканы тупо уставились на дверь, из которой должна была появиться избранница Бобсона. В раздевалке установилась гнетущая тишина.

Внезапно со страшным скрипом открылась дверь, и в раздевалку стали заходить женщины. Их было много, все они были уборщицы и где-то среди них была возлюбленная Бобсона. Весело переговариваясь, женщины начали переодеваться.

Выкатив глаза, тараканы припали к щелям, чуть не опрокинув шкаф. Такое количество голых женщин они еще никогда не видели. «Ну, где твоя?» — спросил Парфирий с дрожью в голосе и нездоровым блеском в глазах. «Не знаю», — задыхаясь прошептал Бобсон. «То есть, как это не знаешь? Ты нам мозги не дури, говори, где невеста», — простонал Парфирий, не отрываясь от щели. «А вот так, не знаю и все», — промычал Бобсон. — «Я ее видел только в халате и со шваброй, а сейчас они мне все нравятся».

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь три)

«Ты не дури, Бобсон», — сказал Парфирий, не переставая следить за женщинами. — «Определяйся давай, это тебе не Азия, здесь гаремов не держат». «А мне и не надо гарем», — ответил Бобсон. — «Я сними все равно не справлюсь, сейчас оденутся, и сразу разберемся, где она. Надо только вещички ее приметить, чтобы сумки не перепутать». «Это правильно», — согласился Парфирий.

Когда женщины ушли, тараканы знали куда бежать. В правом углу комнаты на стуле лежала сумка с гостеприимно расстегнутой молнией.

Для Бобсона весь мир стал розовым, и он первым предложил обмыть это дело. Общество с энтузиазмом согласилось. До конца рабочего дня было еще много времени и это время Бобсон решил провести в кругу своих друзей. На правах хозяина он всех пригласил выпить по последней, но уже непосредственно в сумке своей возлюбленной. И опять никто не отказался.

Очнулся Бобсон в полной темноте. Он никак не мог понять, почему, лежа на спине, его качает из стороны в сторону. В брюхе происходили необратимые процессы, а во рту как будто переночевало стадо клопов. Ему было плохо. Но в конце концов, он сообразил, что лежит на дне сумки и, по всей видимости, любимая несет его домой. Бобсон приподнял голову и тихо сказал сам себе: «Ну, наконец-то все кончилось» «Что кончилось?» — спросил знакомый голос. Бобсона ударило током. «Кто здесь?» — спросил он. «Это мы», — ответил Парфирий. — «Ты нас сам пригласил, сказал, поживете у меня недельку, а там видно будет. Цыган хотел позвать, но мы удержали».

После этих слов Бобсон перестал говорить. Не то чтобы он не хотел, он хотел, он даже хотел кричать, но не мог. У него отнялся язык. Ему оставалось только кричать и биться головой от досады. Но эффекта от этого не было никакого, так как дно у сумки было мягким, да и в сумке было очень темно. Его никто не видел и не слышал. Немного побезумствовав, Бобсон успокоился и начал обдумывать ситуацию.

«Немного пережду и попытаюсь заговорить», — подумал Бобсон и начал ждать. Минут через 15 Бобсон собрался проверить, не вернулась ли к нему речь. Он напрягся, собираясь произнести свое имя, набрал в легкие побольше воздуха, замер и вдруг понял, что забыл, как его зовут.

После контузии он потерял память, но зато восстановилась речь. Он орал во всю глотку матом на чужом ему языке, совершенно без акцента.

«Где я? Кто я?» — выл Бобсон, понимая, что ничего не понимает. Он осознавал, что свой родной язык он забыл навсегда, и это доводило его до отчаяния.

Но вдруг ему на плечо легла чья-то рука. «Выходит, я здесь не один», — подумал Бобсон и притих. До боли знакомый голос сказал: «Ты чего разорался? Невесту свою перепугаешь». «Какую невесту? Кто это? Что здесь происходит?» — заикаясь прошептал Бобсон, его трясло, он никак не мог понять, что происходит. «Да я это, Парфирий», — ответил тот же голос. — «К тебе мы едем в гости, ты же нас сам пригласил, женишься ты».

После этого Бобсон опять надолго замолчал. В темноте он шевелил губами, кивал головой и сильно жестикулировал, вследствие чего спросил: «На ком это я женюсь, какие могут быть гости, а? Я даже не знаю, как меня зовут, что же вы издеваетесь над больным человеком?» «Да похмелите вы парня, у него же белая горячка начинается», — вмешался таракан с неимоверно большим лицом.

Парфирий схватил Бобсона, повалил на спину, вставил в рот флягу и зажал нос. Бобсону ничего не оставалось делать, как совершить огромный глоток. Алкоголь мощной лавиной пошел по пищеводу и фугасом разорвался в желудке. В мозгу щелкнуло, Бобсон вдруг вспомнил все. Все, кроме своего родного языка, который, по всей видимости, забыл навсегда. Он спихнул с себя Парфирия, встал и сказал: «Проветрить бы надо, надышали в моей сумке, глаза режет».

Услышав это, общество поняло, что Бобсон пришел в себя, и успокоилось. Сумка продолжала медленно раскачиваться, и потихоньку все задремали. Очнулись все от сильного толчка и шума открываемой молнии.

«Прячьтесь в складки!» — заорал Парфирий и оказался прав. В сумку залезла рука, зацепила пальцем ключи и исчезла вместе с ними. «Наконец-то дома», — подумал Бобсон. — «Только куда же мне эту ораву девать? Вдруг квартира малогабаритная? Хорош же я был, если всех пригласил. Надо с этим подвязывать». Но говорить ничего не стал. Все молча ждали, когда можно будет посмотреть новые апартаменты Бобсона.

В назначенный срок тараканы полезли из сумки. После долгого сидения в душном замкнутом пространстве конечности плохо гнулись, а свежий воздух кружил голову. Тараканы оказались в большом коридоре с высоким потолком. «Ну, что делать будем?» — спросил таракан с неимоверно большим лицом.

«Стой и молчи», — надменно ответил Бобсон, почувствовав себя хозяином. «Ах ты, коровья морда», — попер на него таракан с неимоверно большим лицом. «Если бы не я, ты бы еще в сумке преставился. Братцы, что же это делается? Я к нему всей душой, а он меня притесняет, это ж геноцид! Мы живем в правовом государстве, а он мне рот затыкает. Не выйдет, господин иностранец, у нас свобода слова». — констатировал он и замолчал.

Бобсону стало стыдно, он потупился и предложил осмотреть дом. Все пошли. Квартира оказалась большой, с недорогой, но добротной мебелью.

«Ну ты теперь — новый русский», — сказал Парфирий. — «Жена есть, дом есть, чего еще надо?» От этих слов Бобсон зарделся.

«Эй, новый русский», — обратился к нему таракан с неимоверно большим лицом. — «Жрать охота, хватит хоромами хвалиться, накормил бы братву или опять притеснять будешь».

Бобсон обиделся: «Если я оступился один раз, так меня всю жизнь клеймить позором будут, так что ли выходит?» — начал гундеть он, шмыгая носом.

«Да это он шутит, юморист он у нас, сатирик», — произнес Парфирий, развернулся и со всей дури ударил поддых таракана с неимоверно большим лицом. Тот закашлял и упал.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь читыре)

«Ты что это, Парфирий, делаешь?» — поинтересовалось общество. — «Своих лупишь, а с басурманином цацкаешься, нехорошо». «Какой же это басурманин?» — возразил Парфирий. — «Он же теперь кроме русского языка ничего не знает, а что имя у него дурное, так что ж нам, теперь детей винить за ошибки родителей что ли? Да и влюбленный он сейчас, ему помочь надо, а этот нападает на беднягу, хамит, да еще в его же собственном доме. Разве ж так можно?» Общество с Парфирием согласилось и в знак примирения все решили пойти на кухню и посмотреть, что есть в холодильнике, чтобы подкрепиться после дальней дороги.

А в холодильнике было все, что надо. «Где гулять будем?» — спросил Парфирий у хозяина. «То есть, как это гулять?» — возмутился тот. — «Опять банкет, что ли?»

«Да нет, просто выпьем, закусим чуток с дороги». «Ну, чуток-то оно, конечно, никогда не помешает», — согласился Бобсон. — «Только вот у меня в гостиной не прибрано, так что мож здесь, на кухне сядем?» Все согласились и сели. Очнулся Бобсон, как обычно, с полным брюхом и кружащейся головой. Только в этот раз его фактически не тошнило, было как-то легче. Он вспомнил, что находится у себя дома и сразу же оценил преимущество домашней пищи, оно было очевидно. Это, собственно, оценили все, потихоньку подползая к месту вчерашнего ужина. Каждый хлопал Бобсона по плечу и хвалил кулинарные способности его суженой, добавляя при этом что напитки в его доме намного качественней, чем в буфете аэропорта. Наконец, непонятно откуда, появился Парфирий с очумевшими глазами и распухшим лицом. Он заулыбался и спросил: «Ну, как первая брачная ночь?» Все затихли и посмотрели на Бобсона. Бобсон опустил глаза и молча покраснел. Ему было стыдно, он прочмакал первую брачную ночь. Все это поняли, и воцарилась гнетущая тишина, которую разорвал скрипучий голос Парфирия.

«Ты что же это, брат, опрофурсетился, а?» — спросил он. Бобсон молчал. Таракан с неимоверно большим лицом ехидно хихикнул. Парфирий грозно направился к нему, подошел вплотную и захотел снова врезать гаду, но не смог и поэтому отвернулся. «Что, Парфирий, кишка тонка?» — оскалился таракан с неимоверно большим лицом. Парфирий резко повернул голову в сторону говорившего. И, дыша ему прямо в лицо, зашипел: «Ну, сволочь неугомонная, я тебя точно когда-нибудь порешу».

От Парфирия разило наполовину переваренным одеколоном «Айсберг». Глотнув этого газа, таракан с неимоверно большим лицом закатил глаза и, не сказав ничего, упал. Все тупо на него уставились. Он лежал тихо, поджав ноги, и не двигаясь. Одна из тараканих нагнулась, пощупала пульс, побледнела и сказала: «Он помер». «Ну и хрен с ним», — сказал Парфирий. — «Не будет порядочных граждан доставать. Собаке, как говорится, собачья смерть». И медленно подошел к Бобсону. Бобсон прикрыл нос рукой. «Чем это от тебя так несет?» — спросил он у Парфирия. «Да я в ванной одеколон увидел и махнул по старой привычке», — ответил тот. «Может, это духи были?» — настойчивей поинтересовался Бобсон. «Нет, одеколон, мой любимый „Айсберг“. Я его в армии пил, сильная вещь, иди, попробуй. Знаешь, как оттягивает, щас все, как рукой снимет». «Какой рукой, Парфирий, что ты несешь?» «Да похмелись, говорю, враз все пройдет, мозг становится ясный, как алмаз. Только вот в туалет ходить неудобно. Ну тебе-то, конечно, удобно, а вот после тебя зайти уже невозможно. Запах ядреный такой и очень устойчивый, глаза режет и ваще дурманит как-то, а так хорошо». «Да при чем тут запах», — занервничал Бобсон. — «Я тебя о другом спрашиваю, это точно одеколон или все-таки духи были?» «Ну ты меня совсем за барана держишь что ли? Я тебе русским языком говорю: одеколон „Айсберг“, мой любимый. Я его в армии пил. А тебе-то какая разница, одеколон или духи? Ты же все равно не пьешь ни то ни другое». «А вот какая. Если она моя жена и это мой дом, то откуда в ванной мужской одеколон, а? Я с собой ничего не приносил. Она что, мне изменяет?» — завизжал Бобсон и бросился с кулаками на Парфирия. Парфирий еле увернулся.

«Ты здесь руки-то не распускай, иди к своей зазнобе и с ней разбирайся, я здесь ни при чем», — буркнул Парфирий и пошел к обществу, которое что-то кумекало у плиты. Бобсон остался наедине со своими мыслями. Он прикидывал разнообразные варианты, пытался взглянуть на эту загадку и так и этак. Но ничего не сходилось. Он никак не мог оправдать присутствие мужского одеколона в ванной своей подруги. Ему оставалось только одно: ворваться в спальню и посмотреть, что там. Только после этого можно понять и оценить ситуацию, в которую он попал.

С минуту Бобсон стоял в нерешительности, затем уверенно двинулся к плите, где общество наблюдало за ним. Бобсон подошел и, набычившись, уставился на всех.

«Ты чего?» — спросил его Парфирий, чуть выйдя вперед, и на всякий случай повернулся боком. Бобсон поднял олову и процедил сквозь зубы: «Щас пойду в спальню и разберусь там». Все отступили на шаг назад. «Я ей покажу», — зловеще добавил он. Общество обомлело, все смотрели на Бобсона, как кролики на удава. Он казался выше своего роста. Взгляд его был тяжел. Ноздри раздувались. Желваки ходили, он постоянно сжимал и разжимал кулаки. Тараканы оцепенели от ужаса. Одна из почтенных дам упала в обморок и, падая, головой задела сковороду.

Сковородка со страшным грохотом полетела на пол. Этот грохот вывел Парфирия из гипнотического состояния. Он сразу сообразил, что к чему, и медленно подойдя к Бобсону положил ему руку на плечо. «Ты уж шибко-то ей не показывай, а то убьешь еще», — прошептал Парфирий почти в самое ухо Бобсону. Бобсон опять почувствовал удушливый запах одеколона. Парфирий, не обращая внимания на судороги Бобсона, продолжал: «Если ты ее убьешь, сядешь лет на пятнадцать и все. Сгинешь там от тоски, а ты еще молодой, у тебя вся жизнь впереди, чем в тюрьме сидеть, лучше найдешь себе другую, еще красивее. У нас в аэропорту их знаешь сколько».

Бобсон хотел ответить, что знает, но не успел, ноги его подкосились и он рухнул без сознания.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь пядь)

«Чего это с ним?» — спросил Парфирий у общества. «Отравил ты его своим дурацким перегаром», — сказала молодая тараканиха с довольно-таки приличным бюстом, по прозвищу Стелька, и добавила: «Давеча один уже помер, сейчас и этот преставится, ежели не откачаем. Искусственное дыхание надо делать». «А, понял», — сказал Парфирий и открыл Бобсону рот, собираясь вдохнуть в него жизнь. «Ты что делаешь?» — завизжала Стелька. — «Он и так от тебя надышался». «Точно», — согласился Парфирий. — «Как же я сразу не сообразил. Иди-ка ты вдохни», — обратился он к Стельке и подтолкнул ее к телу Бобсона. Стелька нагнулась над Бобсоном, поднатужилась и вдохнула в него, как смогла.

Бобсон очнулся от того, что его распирало изнутри, как перекачанную автомобильную шину. Воздух вырывался из всех его отверстий со страшным свистом. Он выкатил глаза, таким образом прося о пощаде. И это заметил Парфирий. Со словами: «Хватит его надувать», — Парфирий стащил Стельку с Бобсона и начал ее отчитывать: «Ты что, слепая, не видишь, что он сейчас лопнет, соображать же надо». Стелька посмотрела на Парфирия, гордо поправила бюст и ничего не сказала. Бобсон лежал на спине и сдувался, с каждой секундой ему становилось все лучше и лучше. Через пару минут он сел на пол и заулыбался.

Стелька искоса поглядывала на Бобсона. Молчанье нарушил Парфирий: «Это она тебя откачала», — сказал Парфирий и указал на Стельку. Бобсон благодарно кивнул и попытался встать.

Со второй попытки это ему удалось. Он подошел к Стельке, сказал спасибо и, упав на колено, поцеловал ей руку. От неожиданности Стелька шарахнулась в сторону и опрокинула Парфирия навзничь. «Ой, дура, корова!» — заорал он. — «Убила меня, затоптала, делайте мне искусственное дыхание, умираю».

«Сам ты корова», — огрызнулась Стелька на Парфирия и посмотрела на Бобсона. Бобсон зачарованно пялился на Стельку, не обращая никакого внимания на крики Парфирия. «Что это за милая фея?» — спрашивал он сам себя. — «Почему это я ее раньше не видел?» Новое чувство мощно разливалось где-то внутри Бобсона. Он любовался Стелькой. Та тоже смотрела на Бобсона, она не привыкла у таким галантным манерам. Ее рука горела после поцелуя и Стелька постоянно терла ее о зад. Бобсон продолжал глазеть на нее, блаженно улыбаясь. Но вдруг его словно окатили холодной водой. «У меня же жена есть», — как молния пронеслось в мозгу Бобсона. Ему вдруг резко стало плохо. «Что же мне делать?» — думал он. — «Стелька такая красивая, а я женился так рано, почему так в жизни получается?» И задумался Бобсон пуще прежнего. Слезы набежали на его глаза и он почувствовал себя очень неуютно.

Тем временем Парфирий понял, что искусственное дыхание ему делать никто не будет и перестал орать. Он встал, отряхнулся и подошел к Бобсону. «Ну что, ты пойдешь разбираться-то или нет?» — спросил он у Бобсона. «С кем разбираться?» — поинтересовался Бобсон. «Ну как с кем?» — съехидничал Парфирий. — «С супругой своей, изменщицей. Ты тут народ пугал, в грудь себя бил, а теперь сидишь, ухмыляешься». «Точно», — весело заорал Бобсон. — «Она же мне изменяет», — не переставал веселиться Бобсон. «Молодец ты, Парфирий, надоумил. Я с ней разведусь, с заразой такой, не хочу с ней жить, с изменщицей», — констатировал Бобсон и полез к Парфирию целоваться. Но, вдохнув токсинов, быстро отбежал в сторону. Бобсона переполнило ликование. Никто не мог понять, почему развод с любимой женщиной доставляет Бобсону такое удовольствие. Но сам Бобсон все прекрасно понимал и контролировал свои действия. Ему очень захотелось выпить, и он предложил это сделать по случаю развода. Все удивленно пожали плечами, но никто не отказался. Бобсона распирало счастье, как спелый овощ в теплом влажном огороде. Он бегал около своих друзей, постоянно подливая им и таращил на Стельку глаза так, что они чуть не вывалились у него из головы.

Возбуждение Бобсона стало потихоньку передаваться окружающим, разговор начал клеиться и вскоре все начали орать, активно размахивая руками. Но вдруг в коридоре раздались тяжелые шаги, которые явне не принадлежали бывшей супруге Бобсона. От неожиданности все присели и после молниеносных раздумий тараканы ломанулись под холодильник, прихватив с собой выпивку.

На кухню вошел здоровенный мужик боксерского типа с руками, похожими на грабли, и лицом кавказкой национальности, схватил чайник и начал с остервенением сосать из носика теплую кипяченую воду. Тараканы молча переглядывались, боясь пошевелиться.

«Ну и рожа», — тихо произнес Бобсон и обмер. Мужик повернул голову в сторону холодильника и тупо на него уставился. Все оцепенели от ужаса, осознавая, что если он это услышал, то им конец, крышка, он прибьет всех сразу, непосредственно холодильником. Но мужик не пошел к холодильнику, а еще немного пососал воды из чайника, поставил его на плиту и ушел. Общество с облегчением вздохнуло. Парфирий подошел к Бобсону и, заискивающе глядя ему в глаза, произнес: «Ну ты, Бобсон, герой. На такую образину попер. Я бы не смог».

Бобсон смекнул, что к чему, вальяжно прислонился к стенке холодильника и, глядя поверх голов собравшихся вокруг тараканов, заявил: «Если бы он дернулся, я бы его заломал», — и, подумав, добавил: «Ему вообще повезло, что я развожусь, а то бы я его еще в спальне тепленького замочил бы, а теперь мне все равно, пусть живет. Я вообще добрый, оставляю свой бывшей и квартиру и имущество. Пусть теперь ее эта обезьяна содержит. Мое сердце принадлежит другой», — закончил он и снова выпучил глаза на Стельку.

Общество оценило благородство Бобсона и начало как-то перед ним прогибаться. Парфирий проследил за взглядом Бобсона и мгновенно оценил ситуацию. Он подскочил к герою и мимоходом поинтересовался: «Так ты на Стельку что ли глаз положил, чертяка?» Бобсон с жаром ответил, что положил он на Стельку не глаз, а сразу два, что отвести он их от нее теперь не может и не представляет, что ему дальше делать.

«Ну, эту проблему мы решим, положись на меня», — сказал Парфирий и начал усиленно чесать голову.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь шесдь)

«У тебя что, блохи?» — спросил Бобсон у Парфирия, глядя, как он чешется. «С чего это ты взял?» — обиделся тот. «Да чешешься так, как будто хочешь голову совсем стереть». «Да нет, это я думаю так». «А, ну ты думай как-нибудь менее активно, а то уж больно ты внимание привлекаешь, неудобно как-то». «Ладно», — буркнул Парфирий, перестал чесать голову и начал чесать ногу. «У него точно блохи», — подумал Бобсон. — «Или диатез, небось нажрался чего-нибудь, вот и чешется». И на всякий случай отошел в сторону.

Но Парфирия как будто разбирало, он яростно чесал ногу, потом подошел к двери, начал тереться спиной об дверной косяк, что-то бормоча и закатывая глаза. Это продолжалось до тех пор, пока дверь не соскочила с петель и не ударила Парфирия по башке. «Ага!» — заорал он и уставился на Бобсона. «Что „ага“ ?» — спросил Бобсон, глядя на дверь, которая, упав на Парфирия, раскололась на две одинаковые части. — «Вот дверь сломал и радуешься». «Да причем тут дверь. Я придумал, как Стельку в твои сети завлечь», — сказал Парфирий, поднимаясь с пола и отряхивая руки. «Иди ты!» — повеселел Бобсон и начал, пританцовывая, приближаться к Парфирию, глупо улыбаясь. «Ну давай, давай рассказывай, дорогой», — с блеском в глазах обхаживал Парфирия Бобсон, пододвигая ему табурет. — «Ну, выкладывай же свои секреты».

Парфирий сел на табурет, прищурил один глаз и хитро посмотрел на Бобсона. Бобсон юлил перед ним, быстро переступая с ноги на ногу. И издали казалось, что он сильно хочет в туалет, но не может отойти по неизвестной причине. Парфирий прищурил другой глаз, выдержал паузу и начал: «Помнишь, намедни я одеколона выпил?» — спросил он и еще хитрее уставился на Бобсона. Бобсон обомлел: «Я одеколон пить не буду, меня вырвет», — ответил он и отвернул голову. «Да нет, ты меня не так понял. Я спросил, ты помнишь, я намедни выпил одеколону?» Бобсон задумался, вспомнил и кивнул головой. «Ну так вот», — продолжал Парфирий. — «Когда я намедни выпил одеколону и случайно подышал на тебя», — Бобсон напряженно смотрел на Парфирия, но тот спокойно продолжал. — «Ты упал в обморок». Бобсон сорвался с места, схватил кусок двери и ударил Парфирия по лицу.

Парфирий проглотил папироску, выкатил глаза и замолчал. Изо рта у него пошел дым. Бобсон спохватился и стукнул ему еще раз. Парфирию стало легче, он начал мычать, Бобсон стукнул еще и Парфирий совсем пришел в себя. «Что же ты так людей пугаешь?» — спросил он у Бобсона, покачал головой и добавил: «Заикой можно стать». «Ах, заикой!» — заорал Бобсон. — «Я тогда чуть не умер. Я думал, у меня приступ был, а это, оказывается он на меня случайно подышал, гад». «Но я же не знал, что ты не знал, отчего ты в обморок упал», — удивленно развел руками Парфирий. — «Одеколон — это, брат, такая вещь, от нее всегда выхлоп тяжелый». «Не произноси при мне этого слова и давай, выкладывай свой план относительно Стельки», — сказал Бобсон, взяв себя в руки. «Ах да», — спохватился Парфирий и продолжал. — «Значит, эта, ну вобщем, когда ты упал, Стелька начала делать тебе искусственное дыхание, извиняюсь, так сказать, рот в рот. Так вот, если мы ей скажем, что тебе опять плохо, то, я думаю, она не откажет тебе в первой медицинской помощи и снова придет делать тебе искусственное дыхание. Ты ляжешь здесь и, как только она начнет, ты ее хватай, а я с той стороны дверь подержу». «Я, Парфирий, боюсь», — промямлил Бобсон и потупил голову.

«Да ты чего, Бобсон, я ж тебе верное дело предлагаю, мужик ты или не мужик. Посмотри мне в глаза, присядь, давай поговорим». «Да чего уж тут разговаривать, боюсь я и все. Она вон какая, если она в меня дышать начнет, то я лопну, разлечусь на куски, а мне еще жить и жить», — констатировал Бобсон, потупив глаза. «Так ты трус, а говорил, что любишь ее, а ведь любовь, Бобсон, это сильнейшее чувство, огонь, можно сказать. И для многих это счастье сгореть в огне любви сразу, как факел, испить эту сладкую чашу до дна и успокоиться на век. А ты боишься искусственного дыхания от любимой женщины».

После такой речи Бобсону стало стыдно, он лег на пол и сказал Парфирию, чтобы тот привел Стельку, но при этом попросил: «Ты скажи ей, что мне не совсем плохо, а только наполовину и что дышать сильно не надо». Парфирий удивился, он не ожидал, что его ораторское искусство произведет на Бобсона такое впечатление и где-то в глубине души сочувствовал Бобсону, потому что знал, что Стелька — женщина серьезная и шутить с ней опасно. Поэтому решил дать задний ход и спасти друга. Он предложил отметить операцию, но Бобсон был непреклонен, единственное, что он просил, чтобы Парфирий всегда находился где-нибудь поблизости, и вообще, на всякий случай, собрал бы народу побольше.

Делать было нечего и Парфирий пошел, но для себя решил, что Стельке скажет, что Бобсону нужна только профилактика из-за легкого недомогания.

Парфирий вышел в коридор и сразу же увидел компанию, в которой находилась Стелька. Он подошел к обществу, посмотрел на Стельку и тихо произнес: «Там Бобсону плохо, иди окажи первую помощь». «А почему я, я что, сестра милосердия?» — сказала Стелька, но покраснела. «Иди, иди, Стелька», — закудахтали все вокруг. — «Ты вон его в первый раз мгновенно на ноги поставила». Не дожидаясь второго приглашения, Стелька пошла за Парфирием. Ее сердце учащенно забилось, но она сдвинула брови и шла с таким видом, будто идет не оказывать Бобсону первую медицинскую помощь, а убивать его и расчленять его тело.

«Где больной?» — спросила она, войдя в комнату и посмотрев на Бобсона. Бобсону в самом деле сделалось дурно, он начал потихоньку отползать в угол. Стелька опять посмотрела на Бобсона и спросила у Парфирия: «Куда он ползет?» «Это у него судороги», — ляпнул Парфирий и понял, что подписал Бобсону смертный приговор. Стелька ринулась спасать Бобсона, а Парфирий побежал за обществом, чтобы помогли оттащить Стельку от Бобсона, пока она не вылечила его на смерть. Парфирий не ожидал такого молниеносного развития событий и не успел предупредить всех.

Он появился в коридоре с выпученными глазами и пеной у рта. Все сразу обратили на него внимание и начали смотреть, как Парфирий различными упражнениями начал восстанавливать себе дыхание, постоянно приседая и размахивая руками. После того, как Парфирий смог говорить и объяснил, что происходит за стенкой, общество стремглав понеслось спасать Бобсона, который в этот момент уже был похож на воздушный шар и готов был в любую секунду взлететь, но Стелька крепко держала его, прижав к полу, и не давала совершить полет.

Когда все прибежали, Стелька с раскрасневшимся лицом продолжала трудиться над телом Бобсона, не покладая рук. Бобсону уже было все равно, а Стелька всем своим видом напоминала скульптора, ваяющего из податливой глины очередное произведение искусства.

Парфирий во главе компании накинулся на Стельку и общими усилиями обществу удалось оторвать ее от Бобсона.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

таракан Бобсон (чясдь семь, паследния)

Стелька была сильно возбуждена, ее глаза блестели, по теу пробегала мелкая дрожь, она с вожделением смотрела на Бобсона, который лежал на полу сильно раздутый и молча глядел на Стельку счастливыми глазами. И это все заметили, но каждый истолковал по-своему.

Парфирий с обществом решили, что Бобсон счастлив, потому что остался жив, а Стелька, потому что Бобсону понравилось ее искусственное дыхание, и в какой-то степени была права. Почувствовав это, она подошла к Бобсону и склонилась над ним ничего не предпринимая. Все замерли. Бобсон смотрел на Стельку, как только что родившийся олененок, хлопал глазами и молчал. Стелька взяла его за руку. Бобсону стало совсем хорошо, он захотел сказать ей спасибо, раскрыл рот и, издав непонятный звук, начал летать по помещению хаотично и беспорядочно, выделывая в воздухе непонятные вензеля и пируэты. И только после того, как он упал в угол и принял свою обычную форму, все догадались, что это из него выходил воздух, который Стелька в него с усердием накачала.

Все сразу успокоились, и Парфирий предложил оставить влюбленных наедине, уже не опасаясь за жизнь Бобсона. Общество потянулось на кухню. Через полчаса туда же пришли Бобсон со Стелькой и объявили о своей помолвке. Парфирий предложил обмыть это дело. Все взялись за стаканы и выпили по первой.

Очнулся Бобсон через три дня уже с привычной сухостью во рту и кружащейся головой, он приподнялся на локтях и посмотрел вокруг. Все спали, кроме Парфирия, который бродил по кухне и пинал тараканов ногами, предлагая выпить.

Рядом с Бобсоном лежала Стелька. Неожиданно она открыла глаза, мило улыбнулась и спросила: «Как ты себя чувствуешь, любимый?» Бобсон снова лег, он никак не мог вспомнить, что произошло, и это его угнетало. Стелька не унималась, она положила голву Бобсону на плечо и начала донимать его идиотскими вопросами о любви.

Бобсону стало совсем дурно, его качало даже лежа, мутило и стелькина болтовня усугубляла его состояние. «Что ей от меня надо?» — думал Бобсон, ничего не понимая.

Парфирий потихоньку добрался до Бобсона, посмотрел на него, заулыбался и сказал: «Ну ты гусар». И двинулся дальше, не предложив Бобсону ничего.

Бобсон встал на четвереньки и пополз за Парфирием. «Парфирий, друг, погоди», — шептал он высохшим языком. Парфирий оглянулся: «Что, выпить хочешь?» — спросил он у Бобсона. «И выпить тоже», — ответил тот из последних сил. Парфирий сунул ему стакан, Бобсон выпил и его начало оттягивать. «Парфирий, объясни, что здесь было, тут мамай прошел, что ли? Кругом тела, Стелька пластилиновая вся, лезет, спасу нет. Ты уж просвети меня, а то я чего-то не помню». «Это не мамай прошел», — усмехнулся Парфирий. — «Это ты гулял по случаю своей помолвки. Проставил знатно и заставлял всех пить только ерша, потому что говорил, для семейного человека это первый напиток, мозг от него становится светлее, а тело гибче, вот и напоил общество. Да я гляжу, что и сам ты гутаперчивый до сих пор».

Бобсон схватился за голову: «А с кем я помолвился, намекни мне хоть, а то неудобно как-то». «Ну ты совсем уже», — возмутился Парфирий. — «Ты с кем проснулся-то?» «Со Стелькой», — ответил Бобсон, еще не совсем владея ситуацией. «Ну так вот с ней ты и помолвился», — ответил Парфирий. — «А что ты ей там сделал такое, что она к тебе после всех твоих выкрутасов ластится, я не знаю, не подглядывал, у меня другие дела были поважнее». Бобсон был в смятении, он не помнил ничего. Он оглянулся на Стельку, она продолжала ему улыбаться. Бобсон снова посмотрел на Парфирия и попросил еще глоток. Парфирий налил. Бобсон выпил. «Слушай, Парфирий», — заискивающе обратился Бобсон к другу. — «А ты не мог бы мне поподробнее рассказать про банкет и про помолвку». «Мог бы», — коротко ответил Парфирий. — «С чего начать?» «С того момента, как я летать начал. Я тогда башкой об потолок сильно стукнулся и, видать, после этого память у меня и отшибло».

Парфирий налил еще по глоточку и с охотностью восстановил картину происшедшего в памяти Бобсона. Бобсон был в шоке. Он понял, что его холостяцкая жизнь находится под большой угрозой, но ничего не предпринимал, так как не знал, что делать. А у Парфирия спросить стеснялся. Он решил подождать до вечера.

К вечеру общество начало приходить в себя потихоньку. Послышались разговоры, некоторые зашевелились. Бобсону стало легче. Он начал присматриваться к стельке под другим углом, ставя себя на место главы семьи, и ему это понравилось. Стелька суетилась вокруг него, предлагая разные бытовые услуги. Бобсон чувствовал себя хозяином положения и семейная жизнь уже его не так пугала.

«Женюсь», — подумал Бобсон. Но никому ничего не сказал, зная, чем это может обернуться.

_________________
... и некаму будед сказадь мне "спакойныйночи"

Че та слишком многа букаффф, притом выкладыватьтакие полотенца прерогатива лектора Ялини )))

_________________